Свобода определённого слова

[Mikhael]

Фейсбук признал, что намеренно уменьшает видимость публикаций на странице Итамара Бен-Гвира.
https://t.me/otzma_yeudit/3982

[Mikhael]

Завтра начинается суд над одним из лидеров Оцма Йегудит, руководителем организации Лехава Бенци Гопштейном. Политического и общественного деятеля, помогающего попавшим в беду еврейкам и борющегося против ассимиляции евреев в Израиле, левые власти обвиняют в «расизме».
Заседание назначено на 9:15 утра в мировом суде Иерусалима возле Миграш аРусим. Напротив пройдёт акция протеста против преследований и попрания свободы слова.

[Mikhael]

Реформисты продолжают свою войну против Оцма Йегудит и в дополнение к Бенци требуют отдать под суд и Михаэля Бен Ари.
https://www.srugim.co.il/455747-%d7%94% ... %9c-%d7%91

[Mikhael]

«Протесты «за права черных» в США: фильм «Унесенные ветром» убрали из доступа из-за расизма.»
https://www.9tv.co.il/item/14856
Обвинения в расизме, делегитимация и криминализация всего, что кто-то считает или объявляет «расизмом» — это огромная проблема во всех странах с крупными нацменьшинствами. В Израиле, как и во многих европейских странах странах, борьба с «расизмом» уже давно является основным средством, с помощью которого левые преследуют настоящих правых. Это одна из главных угроз существованию государства.

[Mikhael]

Не могу дышать

«Не могу дышать…» – прохрипел он, перед тем как вернуть душу Богу – который, будем надеяться, сможет заново употребить эту вечную субстанцию для наполнения иного, более достойного человеческого материала. Что и говорить, смерть от удушья под коленом чересчур ретивого копа вряд ли можно приветствовать, хотя министерство финансов наверняка, хотя и втайне, считает иначе. Ведь каждый вдох мистера Флойда (а успел-то он надышать будьте-нате) стоил американским налогоплательщикам как минимум нескольких центов, потраченных на продуктовые талоны, благодаря которым этот бездельник весьма неплохо питался, на помощь матерям-одиночкам, которых он бросал, обрюхатив, на борьбу с наркотиками, которые он ревностно потреблял, и на предотвращение грабежей и мошенничества, которыми Большой Джорджи занимался в свободное от героиновой отключки время.

Тем не менее, жизнь есть жизнь, и она, как правильно замечал некий советский писатель, дается людям не для того, чтобы им было мучительно больно под чьим-то удушающим коленом – даже учитывая вышеупомянутую экономию бюджета. К тому же, я и сам чувствую некоторую солидарность с теми, на чьих футболках сегодня написано «Не могу дышать…». Потому что, представьте, тоже «не могу».

Я не могу дышать из-за придавившего мою шею оккупантского колена левой прогрессистской кодлы, которая давно уже превратила некогда свободное западное общество в один большой концентрационный лагерь, удушаемый жесточайшей диктатурой «политкорректности».

Я не могу дышать из-за того, что эта кодла может в любой момент превратить любого нормального человека в прокаженные, влепить ему на лоб каиново клеймо, шельмовать и линчевать, сломать жизнь ему и его семье, заставить его публично каяться, плакать и ползать на брюхе, а затем выбросить в выгребную яму и пойти за следующей жертвой. Подобный уровень и объем людоедства не снился даже изощренным сталинским инквизиторам.

Я не могу дышать из-за поганого оруэлловского языка, который оккупанты силой вколачивают мне в глотку – пока еще не вместе с зубами, но, видимо, недалеко и до зубов. Я не могу дышать от всех этих «слушательниц и слушателей» вместо обычного «слушатели», включающего и тех, и других. От «родителя №1 и родителя №2» вместо «мамы и папы». От «члена ЛГБТ-общины» вместо «гомосексуалиста». От «менструирующего человека» вместо «женщины». От «ослабленных» вместо «слабых», от «альтернативно одаренных» вместо «дебилов» и от всех прочих многочисленных псевдо-понятий, навязываемых мне грубым тоталитарным диктатом.

Я не могу дышать из-за запретов на профессии и на «неполиткорректные» научные темы, из-за увольнения профессоров и отстранения преподавателей, которые осмелились – нет, не протестовать! – но всего лишь славить оккупацию не так громко, как ей бы хотелось.

Я не могу дышать из-за повседневного вранья, выдаваемого за «научный взгляд на вещи», из-за запретов на технологии, из-за брехливой «борьбы с потеплением», которая грозит всеобщей безработицей, голодом и гибелью цивилизации.

Я не могу дышать из-за душителей и людоедов, председательствующих во всевозможных комиссиях и комитетах ООН, из-за серийных убийц, напяливших мантии судей международного суда, из-за кровавых диктаторов, с наглым видом поучающих пока еще относительно свободный мир, как надо соблюдать права человека.

Я не могу дышать, когда средневековые исламские головорезы, запущенные прогрессистами в цивилизованный мир под видом несчастных «беженцев», превращают некогда нормальные городские районы в арены безнаказанных грабежей и изнасилований.

Я не могу дышать, когда хулиганствующее быдло любого цвета вулканической лавой выползает на улицы наших городов, громя и поджигая все, что подлежит разгрому и поджогу, а полиция трусливо ретируется по приказу угодных быдлу прогрессистских политиканов.

Я не могу дышать, когда некогда свободные люди некогда свободной страны, пав на колени, лижут обоссанные сапоги ухмыляющегося погромщика из опасения потерять семью, заработок, здоровье, роль, контракт, место в стартовом составе.

Я не могу дышать из-за страха за своих внуков, которым оставляю мир, оккупированный левыми подлецами.

Я не могу дышать! Слышите?! Я не могу дышать!

Вы тоже не можете? Вы спрашиваете, что надо делать, пока нас окончательно не придушили, как «великомученика» Флойда? Уверяю вас, дело идет именно к этому – причем, буквально, без литературных гипербол. Разница лишь в том, что нас, нормальных людей, не будут хоронить в золотом гробу, а столкнут в общую яму бульдозерным ножом – если к тому времени на земле останутся бульдозеры. Впрочем, «прогрессисты» Пол Пота, помнится, справились с захоронением четверти камбоджийского населения и без бульдозеров, одними мотыгами…

Я скажу вам, что делать. Собственно, этот ответ очевиден. Оккупацию свергают лишь одним путем: бунтом, восстанием, сопротивлением. Конечно, я не зову вас на улицы бить витрины и жечь покрышки. Нормальные люди редко ходят даже на мирные манифестации, а уж на сопряженные с насилием – и подавно. Нормальные люди живут нормальной жизнью, которая состоит из нормальной семьи, нормальной работы и нормального досуга. Им трудно найти время, чтобы стоять в пикетах, потрясать плакатами и давать физический отпор отморозкам, которые заведомо превосходят их в умении бить, мучить и убивать. Я не могу просить вас, нормальных, стать ненормальными.

Но это не значит, что вы не способны на восстание.

Начните его – каждый на своем месте. Начните с принципиального отказа от языка оккупантов. Это только кажется, что инверсный оруэлловский язык – следствие оккупации; в реальности все обстоит ровно наоборот. Сначала левая прогрессистская кодла ломает нормальную речь, смещая таким образом значение понятий, а уже потом принимается складывать из этого лживого материала лживые дворцы «универсальных ценностей». Отказывайтесь быть «родителем №». Норма – не преступление, а отклонение от нормы – не доблесть. Будьте теми, кто вы есть на самом деле: женщиной, мужчиной, матерью, отцом, белым, черным, желтым, ультрамариновым… – и принципиально отказывайтесь раскаиваться в этом статусе. Слегка перефразируя Цветаеву: «На их преступный мир один ответ – отказ!»

И второе, не менее важное: не стесняйтесь давать принципиальную моральную оценку проявлениям левой подлости в своем ближайшем окружении. Поддерживая нормальные дружеские отношения с леваками и с теми, кто голосует за леваков, вы нормализуете оккупацию, придаете ей легитимный моральный статус. Помните: мнимая симметрия между «левыми» и «правыми» – одно из типичных «смещенных понятий» прогрессистов. Оккупант, лжец и разрушитель не может быть симметричен нормальному человеку. Они нагло присвоили себе звания либералов и гуманистов, но их удушающий тоталитаризм не имеет ничего общего с liberty, а их «гуманизм» происходит не от слова human, а от слова humus.

Левый значит подлый. Вы – нормальные, леваки-прогрессисты – отклонение от нормы, прежде всего – моральной. Оккупационное левое мировоззрение не подлежит пока уголовному суду, как родственная ему идеология фашизма, но это не должно мешать бескомпромиссному моральному осуждению его подлых адептов и сочувствующих им. Не дискутируйте с прогрессистами, вставая таким образом на один уровень с ними – просто исключите их из числа своих друзей: возможно, это заставит кое-кого из них призадуматься.

Кто-то скажет: этого мало. Но с чего-то ведь надо начинать, не так ли? Так почему бы, вдобавок к пустым жалобам в соцсетях, не начать с себя самого, со своего личного поведения, со своего личного круга – без каких-либо протестов, демонстраций, репараций и контрибуций? Потому что оккупация уже зашла слишком далеко, и, если просто хрипеть «Не могу дышать…», дело кончится совсем худо. Худо для всех.

[Mikhael]

Политические преследования продолжаются. Долой левое правительство.
https://twitter.com/AronRabino1/status/ ... 6678675463
https://twitter.com/kann_news/status/12 ... 3351984130

[Mikhael]

.

[Mikhael]

https://www.facebook.com/lukimsonpeter/ ... 6303182987

[Mikhael]

Свобода слова только для левых.
На убийцу активиста подали жалобу из-за подстрекательства

[Mikhael]

Время действовать

Рами Меири, автор десятков тель-авивских граффити – редкая капля в море бессмысленной мазни, которая уродует по всему миру стены городских домов, станций метро и пригородных поездов. Кто-то назовет творения Рами китчем; они действительно незамысловаты, но обладают индивидуальным, моментально узнаваемым стилем и как минимум не режут глаз, хорошо вписываясь в общую картину улицы, которая сама по себе – улицетворение китча. Этот художник давно уже стал неотъемлемой частью веселого и многоликого Тель-Авива – а некоторые его уличные фрески смело можно назвать культовыми (как знаменитый «Крик» напротив башен Азриэли, «Балкон с музыкантами» на улице Нахлат Биньямин или «Киоск» на бульваре Бен-Цион).

До вчерашнего дня столь же известным был его рисунок на стене женской раздевалки пляжа «Мецицим» (подглядывающие), названного так в честь снимавшегося там одноименного культового фильма в участием двух тогдашних секс-символов Израиля: Ури Зоара и Арика Айнштейна. Кино вышло в прокат в 1972 году, то есть делалось на гребне сразу двух мощнейших волн: эйфории победы в Шестидневной войне (где мы, казалось, трахнули арабов раз и навсегда) и эйфории фестиваля в Вудстоке (где одуревшие от наркоты и свободы участники трахали не только всех, кто еще худо-бедно шевелился, но и вовсе неподвижных).

В итоге «Мецицим» получился вполне соответствующим эпохе, то есть насквозь пропитанным сексом, солеными шуточками, сексом, бездумным наслаждением жизнью, бурлящими молодыми гормонами, сексом, ласковым морем, сексом, горячим пляжем… и – совсем забыл! – сексом. Фильм имел бешеный успех и стал легендой, а его диалоги были мгновенно растащены на поговорки. В 72-ом никто еще не предполагал, что всего лишь через год наступят иные времена: война Судного дня, крах правящей мапайной верхушки, Ливан, интифада… Отрезвление Зоара (режиссера и исполнителя главной роли) дошло до крайности: десятью годами позже он уже расхаживал в черном одеянии ультрарелигиозного еврея и ничем не напоминал кудлатого сексапильного мачо, автоматически хватающего за филей любую находящуюся в пределах досягаемости девушку.

Рами Меири увековечил память о фильме в виде двух нарисованных подростков, которые, привстав на цыпочки, пытаются заглянуть в форточки женской раздевалки. Эта невинная (относительно общей атмосферы «Мецицим») картинка просуществовала несколько десятилетий, пока за нее не взялись саблезубые самки из общества охраны безумия (ООБ). Первый акт вандализма против граффити был зарегистрирован почти два года назад – безумные хулиганки перечеркнули подглядывающих мальчишек крест-накрест и подписались: «культура изнасилования».

Тогда еще можно было подумать, что вандалы имеют в виду самих себя, ежечасно насилующих здравый смысл и основы человеческой нормы, но вскоре выяснилось, что это не так. В августе 2019-го ООБ повторило атаку на фреску, исписав ее именами осужденных насильников. На вопрос, какое отношение к списку преступников имеет граффити Рами Меири, могли ответить разве что идеологи ООБ – для нормального сознания это непостижимо в принципе.

В нормальном сознании не укладывается, как можно вопить #MeToo или требовать наказания для клиентов проституток, и в то же время приветствовать мерзостную эксплуатацию женского тела как ходячего инкубатора для удовлетворения семейных позывов богатеньких однополых пар.

В нормальном сознании не укладывается, когда ради сохранения исчезающего вида трехдюймовой рыбки обрекают на вымирание десятки рыбацких деревень.

В нормальном сознании не укладывается, когда требуют уволить профессора, который сделал замечание студентке, пришедшей на экзамен в крошечной юбчонке, зато с огромным декольте сиськами наружу, - и в то же время именуют исламофобией и расизмом отказ считать цивилизованными людьми арабских шейхов с гаремами в три дюжины сексуальных рабынь и африканских изуыеровй, отрезающих клиторы миллионам девочек.

В нормальном сознании не укладывается, почему, вместо того чтобы заставить дикарей-азиатов жить в чистоте, нужно запретить изготовление пластика в странах развитой культуры, где мусор тщательно сортируется и утилизируется.

В нормальном сознании не укладывается, как можно запрещать генно-модифицированные продукты, которые спасли от голодной смерти слабейшую треть человечества.

В нормальном сознании не укладывается, как можно вопить о климатической угрозе и в то же время делать все, чтобы максимально подавить развитие промышленности и технологий, которые представляют собой наш единственный шанс уцелеть при глобальных природных катаклизмах.

Не любовь (к природе, женщине, негру, исламу, гомосексуалу, бедняку) движет этими мерзавцами и мерзавками, но ненависть к норме и к заведенному порядку, ненависть к человеческой цивилизации, которая, собственно говоря, и есть ни что иное, как норма и заведенный порядок.

Но вернемся к бывшему культовому граффити на бывшем культовом пляже имени бывшего культового фильма. Два дня назад фреску «Мецицим» замазали по приказу тель-авивского мэра. Как объяснил этот акт официального вандализма сам г-н Хульдаи, давно уже превратившийся в сенильно-сервильную марионетку ООБ, «стирание рисунка не сотрет прошлого, зато станет ясным месседжем для грядущих поколений…»

О да, звучит знакомо. Низвержение статуй Колумба, Вашингтона и Черчилля не сотрет прошлого, зато станет… Лобызание сапог черных хулиганов не сотрет прошлого, зато станет… Стрельба по полицейским и разгром городов не сотрет прошлого, зато станет… Публичный линч политика (ученого, журналиста, артиста, врача, учителя, человека) мизинцем соскользнувшего за рамки политкорректного диктата, не сотрет прошлого, зато станет…

Помню, в середине семидесятых нас, студентов, обязывали ходить в т.н. «народную дружину» – следить за порядком на вечерних улицах, подбирать пьяных и сопровождать милицию в вызовах на квартирные склоки. Однажды, в особенно депрессивный дождливый ноябрьский вечер, старший группы – отличник по фамилии Супилко (именуемый еще «Суперпилка» за изворотливость и виртуозное пользование «шпорами») решил поднять настроение приунывшим дружинникам.
– Пойдемте, чуваки, – сказал он. – Будет над чем постебаться…

Следуя за старшим, мы нырнули в подворотню, прошли несколькими безлюдными дворами и уперлись в дощатый забор.
– Сюда! – вполголоса проговорил Суперпилка и сдвинул в сторону две доски. – Только ш-ш-ш… тихо, а то спугнете…
Один за другим мы протиснулись в очередной двор – такой же неосвещенный, как предыдущие. Слева его замыкало длинное кирпичное здание. Вдоль его стены спиной к нам толпились темные фигуры – наверно, дюжины две. Суперпилка выдохнул, как перед стопкой, свистнул в милицейский свисток и заорал громовым голосом:
– Народная дружина! Стоять, извращенцы! Сто-ять!

«…ять… ять… ять…» – откликнулось эхо. Дальнейшее понятно лишь тем, кто когда-нибудь входил ночью в кухню, полную тараканов. Стоявшие у стены бросились наутек – в жуткой панике, врассыпную, в разные стороны. Они карабкались на ограды, срывались и карабкались снова, не обращая внимания на упавшие кроличьи шапки.
– Стоять, извращенцы! – гремел Суперпилка, не трогаясь, впрочем, с места, и его голос подстегивал «тараканов» пуще любого кнута.
Когда двор опустел, старший повернулся к изумленной «дружине».
– Ну вот, чуваки, – сказал он. – Теперь телевизор наш.

Оказалось, что Суперпилка привел нас в задний двор Большой Пушкарской бани, куда выходили окна женского отделения. Все они были наглухо замазаны изнутри белилами – все, за исключением одного – он-то и назывался «телевизором». Мы подошли посмотреть. Сквозь сильно запотевшее стекло виднелась противоположная стена то ли коридора, то ли прохода, по которому время от времени двигалось ЧТО-ТО. Качество картинки в «телевизоре», прямо скажем, оставляло желать много лучшего. Интуиция подсказывала, что темные пятна – это, скорее всего, головы, а под ними, по логике вещей, должны располагаться плечи и прочие части человеческого – по идее, женского – тела, но практикой эти догадки не подтверждались.

– И это всё? – разочарованного спросил кто-то. – Ни фига ведь не видно.
– Я ж говорю: извращенцы… – со смешком отвечал Суперпилка.
– А чего ж и это окно не замажут?
Старший отрицательно помотал головой:
– Ну вот еще. Как же их тогда отлавливать?..

Помню смутное чувство, с которым я, двадцатилетний дурак, возвращался из того двора. С одной стороны – забавное приключение. С другой – убегали-то не тараканы, а люди, обычные люди. Что привело их туда, к этому окну – одиночество? Фантазия? Тяга к несбывшемуся? И какими непреодолимо сильными должны быть эти фантазии, эта тяга и это одиночество, чтобы не только прийти туда, но и стоять плечом к плечу с другими, такими же «извращенцами», как ты? И какое ужасное унижение – быть застигнутым за этим занятием милицейским свистком и воплями ражего ухаря, во власти которого схватить, повалить, избить, опозорить… И за что – за что, всемилостивый Боже? За подглядывание в окно, в котором и так «ни фига не видно»?

В пуританстве – как советском, так и нацистском – содержалась уверенность, что должно караться малейшее извращение стандартной нормы здорового, морально стойкого, идейно выдержанного, штампованного члена коллектива, лишенного каких бы то ни было индивидуальных отклонений. В этой уверенности – главная суть фашизма; остальное (диктатура, тоталитаризм, этатизм, террор, бесчеловечность) – лишь производные этой сути. Фашизм – это абсолютизация нормы.

То, с чем мы столкнулись сейчас, – тоже фашизм, но «фашизм навыворот», «фашизм наоборот»: фашизм, абсолютизирующий отклонение от нормы, объявляющий норму – преступлением, а извращение – нормой. Но производные этого фашизма те же, что и у большевиков с нацистами: диктатура политкорректности, тоталитарная промывка мозгов, этатизм deep state, террор и запугивание инакомыслящих, бесчеловечность по отношению к людям, которые по-прежнему осмеливаются жить, создавать семьи и рожать детей, каждым своим выдохом внося преступный вклад в повышение концентрации двуокиси углерода.

Граффити Рами Меири уже не подлежит восстановлению. Вандалы из ООБ начинают с крикливых пикетов на территории университетского кампуса, с участием десятка агрессивных самок и малохольных самцов. Не получив отпора, они выходят наружу – поганить памятники и бить витрины. На этом этапе их вандализм еще не окончателен: стекла можно вставить, памятники отчистить. Дьявольскую силу эта фашистская мерзость обретает, лишь придя к власти: посадив своего мэра, своего фюрера, своего генсека. Тогда мы и приходим к тому, что видим в эти дни: к замазанным белилами фрескам, низвергнутым статуям и прочим, пользуясь словами тель-авивского полезного идиота, «ясным месседжам для грядущих поколений».

Люди, это происходит прямо сейчас, перед нашими глазами. И если вы не хотите вернуться к ГУЛАГу и Аушвицу, время действовать – каждому на своем месте. Современный левый «фашизм навыворот» должен получить решительный однозначный отпор – как на избирательных участках, так и в повседневной жизни: отпор голосованием, отпор моральным осуждением, отпор воспитанием детей. Пока еще не поздно – действуйте.